Иерусалим - город мозаичный. Здесь бок-о-бок сожительствуют народы, религии и общины. Нельзя сказать, что во взаимной любви, но по крайней мере, во взаимной терпимости. Причем порог терпимости колеблется то выше, то ниже в зависимости от разных обстоятельств, а иной раз, без всякой зависимости.Свои стараются селиться со своими. Это почти закон природы. Поэтому даже "еврейский" Иерусалим неоднороден. Здесь, среди прочего, имеются кварталы, заселенные только ортодоксальными религиозными евреями. Я почти каждое утро по пути на работу проезжаю один из таких кварталов, в районе улицы Меа Шеарим. Но в субботу сюда доступ автомобилям закрыт.
Жизнь в Меа Шеарим своеобразна и весьма необычна. От 21-го века здесь только инфраструктура: электрические провода и освещение, водопровод и канализация, асфальтированные улицы, замощенные дворы и вполне прилично перестроенные дома 19-го еще века. Люди же живут, как жили их предки в еврейских городках-штетлах, разбросанных еще с 17-го века по Польше, Галиции, Венгрии и Румынии. И чем меньше они используют новомодные придумки, тем лучше. Традиционная жизнь, традиционная одежда, традиционные отношения в , слово равина, почти равное закону, казалось бы, должны были прочно оградить здешних обитателей от скверны жизни современной, заставляющей забыть о Боге. Частью этой самой скверны многие ортодоксы почитают также телевидение вкупе с Интернетом. Поэтому на тех домах, где они живут, не найдешь ни телеантенн, ни спутниковой тарелки. Но совсем без средств массовой коммуникации не обойтись.
Одной из особенностей ортодоксальных еврейских кварталов являются стены, завешанные «пашквилями». Пашквили – это своеобразные стенгазеты, которые выпускают небольшим тиражом в одной из множества местных типографий. Написаны они на библейском велеречивом иврите, а иногда на идиш. Связано это с тем, что некоторые ортодоксальные общины считают иврит, на котором написано Пятикнижие, языком священным, для изъяснений об обычной жизни не подходящим. Поэтому о низких материях предпочитают говорить на идиш, а о Божественном – на иврите.
Пашквили – это печать в том смысле, как ее видели большевики: коллективный информатор, но главное – коллективный организатор. Пашквили зовут на митинги, в пашквилях публикуются постановления равинов. Заметим, тех равинов, которых уважают в данном квартале. Постановления эти касаются разных вопросов, с точки зрения местного населения ужасно важных.
В частности, относительно недавно стены были покрыты призывами бойкотировать одну из электротехнических компаний, которая по мнению некоторых религиозных авторитетов повела себя неправильно.
Не правда ли, слово "пашквиль" удивительно напоминает слово "пасквиль", означающую грубую и развязную писанину, направленную против политического или литературного противника? В отличие от родственного ему памфлета пасквиль в полноправные литературные жанры не выбился.
Да, в самом деле, слово итальянского происхождения, "пасквиль", дошагав через Германию до литовских и польских местечек превратилось в "пашквиль". А появилось это слово в Риме. И даже известно в каком месте этого огромного города оно появилось. Давным-давно на одной из римских улочек в районе нынешней площади Навона валялась какая-то древняя статуя. Летом она просто так себе лежала, а зимой, в сезон дождей, по ней, как и по другим валявшимся поблизости камням, прокладывали деревянные мостки для пешеходов. Таким образом, пользу древнеримская эта статуя приносила несомненную.
Время в городе и в мире двигалось себе потихоньку. Мода сменилась. Попирать древних идолов ногами перестали. Наоборот, было решено устанавливать их на пьедесталы в качестве украшения, чем и гордиться. Произошло это приблизительно в конце пятнадцатого столетия, и произошло это не без влияния Римских Пап. Иначе в Риме, столице папской области, и быть не могло.
В свете этих веяний статуе (вернее, тому, что от нее осталось) придали вертикальное положение и водрузили на невысокий пьедестал. Что это за статуя, никто толком не знал. Уже в восемнадцатом веке знатоки разглядели в ней копию древнегреческой статуи «Менелай несет труп Патрокла». Знатокам виднее.
Менелай, Патрокл, древние греки, Троянская война... Кому они были известны, кого интересовали в Риме в начале шестнадцатого века? Но называть же как-то статую надо?
В моем родном городе Мелитополе центральный гастроном назывался «магазином Заёнчика». Заёнчик – такую фамилию носил первый директор этого магазина, кажется, еще в конце 1920-х годов. Благодаря его стараниям ассортимент в центральном гастрономе был выше всяческих похвал. «У Заёнчика» можно было купить все. Потому «к Заёнчику» ходили все, и «магазин Заёнчика» знали в городе все. Так что имя собственное в данном случае довольно быстро стало именем нарицательным. Заёнчик, одним словом, и теперь живее всех живых в Мелитополе.
Аналогичная штука произошла и в Риме. Напротив нового уличного монумента жил скромный горожанин по имени Пасквино (Pasquino). О профессии его сведения самые различные. Школьный учитель, сапожник, трактирщик, цирюльник, виноторговец... Это не столь уж и важно. Главное, что безымянную статую, стоявшую напротив дома Пасквино, довольно скоро все стали называть Пасквино. И даже святой Пасквино. Обитатели района стали праздновать день этого несуществующего святого накануне Пасхи, 25 апреля. Может быть, оттого, что имя Пасквино происходит от названия этого праздника.
Дальше – больше. Пьедестал оказался удобным местом для наклейки на него объявлений. Но не обычных объявлений типа «Куплю-продам», а плакатов домашнего изготовления, содержащих сатирические стишки, карикатуры и даже прямые сплетни. Как мы бы сейчас сказали, «черный пиар». Что свидетельствует, во-первых, о росте производства бумаги в начале шестнадцатого века, а во-вторых, о достаточно высоком уровне грамотности. Было на чем писать, было кому писать и было кому читать.
Так статуя Пасквино «заговорила». Вскоре на соседних улицах появились еще несколько таких «говорящих» статуй. «Говорили» они «шершавым языком плаката». Плакаты эти назывались пасквинадами. И язык их действительно был груб и достаточно непристоен. К тому же, многие пасквинады писались в стихах, чтобы легче было запомнить и пересказать друзьям и знакомым. Тех же, кто пасквинады писал, стали называть пасквилянтами.
Особенно прославился среди римских пасквилянтов Пьетро Аретино (Pietro Aretino) (1492–1556). Был он не шибко грамотным, латинского языка не превзошел, зато на итальянском писал бойко и не стесняясь в выражениях. За что и бывал неоднократно бит врагами, от которых бегал по всей Италии, пока не нашел себе приюта в Венеции. Венеция в те времена была самым свободным городом Италии. К тому же здесь процветало книгопечатание. Так что Пьетро Аретино пришелся здесь ко двору и получил прозвище «бич государей». Что, впрочем, не мешало ему получать от бичуемых богатые подарки и немалое содержание. Так что Пьетро Аретино по праву считается одним из основателей современной журналистики.
Кстати, неподалеку от моста Риальто в Венеции находился «коллега» римского Пасквино, Гоббо, гранитная статуя, изображавшая горбуна, на которой тоже вывешивали пасквили.
